Эвакуация - Страница 3

Всем происходящим руководила девочка лет пятнадцати, высокая и стройная. Слишком взрослая, чтобы можно было назвать её ребёнком, и слишком юная, чтобы без сопровождения кого-нибудь из взрослых получить право подняться на борт космолёта. Ей помогала женщина лет сорока, спокойный, профессионально поставленный командный голос, которым она общалась с детьми, позволял безошибочно угадать в ней школьную наставницу. Впрочем, по всему было видно, что главная тут совсем не она.

Неподалёку, но в стороне от всех, расположилась пожилая супружеская пара. Им было обоим лет под восемьдесят, и выглядели они полной противоположностью друг другу — сухая, как ветка старушка с острым взглядом и пышной седой шевелюрой, и полный, одутловатый старик, с покрытым пигментными пятнами лысым черепом. Супруги сидели молча, взявшись за руки.

Не отыскав никого, кто мог бы ему помочь, Мартин вновь обратился к космодесантнику.

— Если Ваши дети всё равно не здесь, то не могли бы Вы…

— Нет. Мой ребёнок уже на борту. Дочь моего сослуживца. — В голосе десантника Мартину послышались извиняющиеся ноты.

Мартин беспомощно огляделся по сторонам. Немного в стороне от других он заметил наконец знакомое лицо. Женщина была соседкой по их жилому блоку. Она сидела прямо на бетонном полу, поглаживая отвратительного вида мелкую собачонку, и что-то тихо и ласково ей шептала. Дама с собачкой были хорошо знакомы Мартину, даже слишком хорошо — она была их соседкой. Будучи биологом, Мартин отличался любовью ко всем живым существам — за исключением вот этой самой собачонки, которая казалась ему гораздо более мерзкой, чем многие представители местной фауны, которым удалось благополучно перенести терраформирование. Собственно, их знакомство и общение, если подобное выражение в данной ситуации вообще можно было употреблять, сводилось многочисленным жалобам, которые он посылал на собаку и её хозяйку в комиссии по совместному проживанию, эпидемиологическому и ветеринарному надзору. Мартин утверждал, что собака нарушает покой в их жилом блоке, лает по ночам, пугает детей и нарушает санитарию в саду возле их жилого блока. Дело дошло даже до административной комиссии, которая всесторонне изучила вопрос и вынесла постановление, что хозяйка не нарушает правила содержания домашних животных и санитарно-эпидемические нормы совместного проживания. Конечно, укреплению добрососедских отношений это не способствовало.

Но сейчас Мартин вынужден был обратиться именно к этой женщине, поскольку знал, что у той нет ни детей, ни мужа, и мерзкая собачонка является единственным членом её семьи. А правила эвакуации приравнивали домашних животных к багажу и запрещали их вывоз.

Взяв Матвея за руку, он подошёл и остановился рядом с женщиной, ожидая, когда она обратит на него внимание. Когда спустя минуту этого не произошло, он откашлялся и как можно вежливее произнёс:

— Простите, гражданка… — Мартин замялся, поняв, что имя женщины напрочь стёрлось у него из памяти.

— Оставьте меня в покое, гражданин Шурманов — ответила та, даже не повернув в его сторону головы. — Не мешайте мне прощаться с Люсией.

— Послушайте, Вам всё равно не разрешат взять собаку с собой. Почему бы Вам не взять кого-нибудь из моих детей? Моя жена сейчас…

— Оставьте меня в покое! — Не дав ему ничего объяснить, резко перебила соседка. Она наконец повернулась и подняла на Мартина сердитые, опухшие от слёз глаза. — Люсия долгие годы была единственным для меня дорогим существом. Единственным, кто меня понимал и принимал. А сейчас я вынуждена её бросить. Впрочем, Вам этого не понять. Вы никогда и никого не любили.

Мартин задохнулся от показавшегося ему чудовищно несправедливым обвинения, собирался резко ответить, но потом только со злостью и досадой махнул рукой и отошёл в сторону, понимая, что спорить и умолять бесполезно.

На какое-то мгновение у него созрело решение силой прорваться на борт космолёта, но он сразу же его отбросил. Он не забыл, что произошло с тем пожилым мужчиной, и ни на секунду не сомневался в том, что их вежливый сержант при возникновении подобной ситуации применит оружие. И тогда его дети останутся тут. Оба.

Мартин поймал взгляд Матвея — совсем не детский, сложный взгляд, в которым читались одновременно страх, непонимание, обида… и обречённость. Пустой взгляд, в котором можно было прочесть всё, кроме надежды. Встретившись глазами с отцом, мальчик сразу же отвернулся, словно сердясь на себя за то, что позволил вырваться наружу своим чувствам. И вот тогда Мартин принял, наконец, решение.

Сделав глубокий вдох и выдох, боясь, что передумает, он решительно направился к группе оставленных детей.

Женщина, которую Мартин определил как школьную наставницу, инструктировала девочку:

— Возьми вот это. — Стеклянный флакон с какими-то лиловыми капсулами перешёл из рук в руки. — Это не яд, это слабое успокоительное. На тебя, скорее всего, не подействует, но детям должно быть достаточно, чтобы они уснули. Раздашь им по капсуле, когда температура совсем упадёт. А пока — когда мы стартуем, соберите по корпусам сколько сможете найти одеял и запритесь в каком-нибудь помещении, где поменьше окон. В этой сумке — еда и бутылки с водой, можете не экономить, здесь её хватит на сутки, а больше вам и не понадобится.

Девочка ничего не ответила, только серьёзно кивнула в ответ.

— Лана, ты знаешь, что я не могу остаться, хотя хотела бы этого больше всего на свете. Держись, и позаботься о младших. — С этими словами женщина обняла девочку, подхватила на руки грудного малыша и, не оглядываясь, направилась к гравилёту.